Чили 2007

Первая часть длинного – предлинного отчета про конно-лыжные (кони отдельно, лыжи отдельно) катания на тридцать седьмой параллели. Капитана Гранта не нашли. Остальное удалось. Когда допишу про лошадей – непонятно.

Страшное дело – придумывать первую строчку. Иногда возникнет для нее хорошая идея, напишешь, перечитаешь и стираешь – литературщина. Было бы легче, будь я писателем. Но тогда все остальное должно было бы соответствовать. Чтобы, мол, получались не просто путевые заметки, а произведение.

К счастью, один знакомый литератор во время оное поведал рецепт: “Если не знаешь, о чем писать, пиши о том, как сидишь и не знаешь о чем писать”. Прекрасная идея, правда, если каждый раз начинать записки с описания процесса придумывания начала записок, то получится странно. Ну да ладно, в следующий раз как-нибудь выкручусь.

Кроме того, меня извиняют тяжелые условия, в которых приходится набивать данный текст: я сижу в поезде, поезд несется на юг от чилийской столицы, и километров за пять до каждого автомобильного переезда начинает дико гудеть. Причем, не просто, а с переливами, обертонами, и прочими музыкальными ухищрениями. Дорог в Чили много, наверное, поэтому каждые две-три минуты над головой (сидим мы в первом вагоне, а гудок установлен на крыше) начинает реветь и стонать рота пьяных шотландских волынщиков.

В прошлый раз, два года назад, мы эти места наблюдали через иллюминатор самолета, потому как целью была Патагония, куда можно добраться только по морю, или по воздуху. Тогда эти места выглядели иначе. В первую очередь потому, что безумно красивые Анды занимали собой весь пейзаж. Теперь они встают белой стеной где-то далеко на горизонте. Сама же долина совершенно не создает впечатление далекого далека. Для человека, привыкшего к южнорусским ландшафтам – никакой экзотики: леса, перелески, сосенки. Самое необычное – это дядьки из вагона-буфета. Выглядят они, как официанты шикарного ресторана: бабочки, белейшие рубашки и фартуки, любезное обращение. Меню, правда, состоит из чая, кока-колы, и совершенно химического апельсинового сока.

Вылетели мы из Израиля почти сутки назад. Это если считать, как на звездолете – двадцать четыре локальных часа, ибо расчисления по часовым поясам – неподъемная задача. Например, что стоит на здешнем календаре: одиннадцатое, двенадцатое или тринадцатое я сходу сказать не смогу. Перелет Тель-Авив – Париж был тяжел: во-первых, нельзя было засыпать, чтобы легче переживать джет-лаг. Во-вторых, французский сервис – это тема отдельного разговора. Думаю, что когда работники Air France попадают, наконец, в ад, их сковородки обслуживаются французскими же чертями. Во всяком случае, это было бы справедливое и страшное наказание.

Хуже всего – полное отсутствие вентиляции; духота весь полет стояла такая, что даже еда, состоявшая из давно умершей рыбы, приправленной смесью сока кураре и синильной кислоты, вызывала меньшие страдания. Однако, истины ради следует сказать, что последующий трансатлантик прошел прекрасно, но благодарность за это нужно объявить не французам, а американцам, которые сделали Боинг 777-200, мультик про третьего Шрека, и снотворные таблетки.

Итак, рано утром, в Сантьяго из самолета вышли в более или менее помятом состоянии: Аня, С., Димка Рубинштейн, я, и моя Уважаемая Супруга Машка. Мы с Машкой чувствовали себя содержателями приюта умалишенных на экскурсии. Димка в дорогу захватил несколько томов различной литературы по здоровому образу жизни, и каждый свой шаг сверял с этими святыми книгами. В самолете то вдруг начинал подпрыгивать в кресле, или откручивать себе голову, имея в виду специальную физзарядку, то зачитывал вслух наиболее трогательные абзацы о правильном употреблении кофе, то глядя на секундомер, хватался за мешок с крекерами, и поедал полторы печеньки. Аня хватала вдруг со стола салфетку, и начинала судорожно записывать на ней что-то авторучкой. Потом звонила шефу, и правила по телефону статью. Что касается С., то он был относительно спокоен, и достаточно было произнести при нем слово “Интель”, чтобы на несколько часов полностью обезопасить от него окружающих, ибо процессорные монологи свои он обращает ко мне, а я достаточно толстокож, чтобы от этого не страдать.

Сантьяго встретил весной, солнцем, и закрытыми ресторанами. Когда эти чилийцы едят, для меня остается совершенной загадкой: в девять утра все еще закрыто, в девять вечера все уже закрывается, с одиннадцати до двенадцати тридцати дня – обед. В смысле, не в ресторанах, а у работников ресторанов. Поэтому, сдав багаж в камеру хранения, и поболтавшись по городу в поисках пищи, мы сдались на милость привокзальной столовки, где нам выдали сок из того, что работники местной химической промышленности считают апельсином, кофе из отходов шинного производства, и при этом – вполне приличное свежее мясо с натуральной картошкой.

Чем живут чилийцы, также, как и их питание, остается для меня полнейшей загадкой. С одной стороны, окружающая действительность более всего напоминает позднеперестроечные годы в Советском Союзе: робкая попытка подражать худшим проявлениям прогнившего капитализма. Лень описывать подробно, но каждый, кто в состоянии вспомнить 1985-й год, может совершенно точно представить себе чилийскую столицу. То есть, налицо все признаки переломного периода, хотя непонятно, откуда может взяться перелом в стране, где диктатор довольно мирно отошел от власти почти тридцать лет тому назад, все ресурсы поделены, а границы открыты. Народ, правда, не переломный: приветливый, и улыбчивый.

Дождавшись поезда, поднявшись в вагон, и благополучно пережив хитрую обменную комбинацию Ани (нам достались пять мест в разных концах вагона, но Аня, с помощью серии обменов билетами с другими пассажирами смогла сделать из них три, но вместе), мы поехали на юг, и через четыре с половиной часа высадились в городе Чильян, поблизости от лыжного курорта – первой цели поездки.

На перроне на нас набросились представители совершенно вымершей профессии – вокзальные носильщики, однако мы, сделав вид, что ни слова не понимаем по-испански (хотя я знаю как минимум пять слов на этом наречии), от их услуг отказались, как и от услуг таксистов, на том основании, что знаем, мол, мы этих таксистов, обдерут, как липку, и не поморщатся. В результате, мы оказались с вещами на вокзале, на неизвестном расстоянии от гостиницы, в незнакомом городе. Впрочем, последнее исправилось очень скоро. Знакомство заняло ровно пять секунд. Таких городов я еще не видел. То ли его строили на месте зоны строгого режима, то ли архитекторы были поклонниками старика Аракчеева, то ли, кроме линейки у них вообще никаких чертежных инструментов не было, а может быть, они сначала играли в SimCity, а потом воспроизводили то, что получилось. Во всяком случае, Чильян состоит из одинаковых блоков-кварталов, разделенных строго перпендикулярными улицами, идущими с севера на юг, и с запада на восток. Объяснение того, как найти нашу гостиницу, звучало так: семь кварталов на восток, один на юг, и еще один на восток. Очень удобный город.

На вопрос, каково расстояние до отеля было сказано: “метров пятьсот”, из чего я заключил, что топать нам не менее полутора километров, но народ, ступивший на твердую землю после суточного переезда, забил копытом, и сказал, что пятьсот метров – дело плевое, без такси дойдем сами. Отдельно следует отметить попытку Ани нанять вокзального носильщика с тележкой, чтобы он нас подбросил. Vox populi это известно что, и спорить я не стал, решив, что уж мне-то будет легче всех, потому как у меня большой рюкзак, и небольшой чемодан на колесиках, в то время, как у остальных – маловменяемые бесформенные сумки. Через полтора квартала С. осведомился, сколько мы уже прошли. Ответ: “седьмую часть” его почему-то не удовлетворил. Радость обретения почвы под ногами несколько увяла, зато интерес к нашей компании публики, большую часть которой составляли школьники, значительно возрос, и С. предложил взять такси.

Остановилась колымага, ведомая очень энергичной теткой, которая на вопрос о цене ответила: “десять долларов”, на всякий случай, спрятавшись за свою машину. Поняв, что бить ее мы не собираемся, и справедливо решив, что она видит людей, не вполне вменяемых, тетка, ничтоже сумняшеся, выставила из такси уже сидевшего там пассажира, загрузила наши чемоданы, Димку, Машку, и укатила. Чтобы хоть как-то отработать заявленную сумму, возила она их по всему городу, вероятно пытаясь запутать, что, учитывая планировку, было непросто. В конечном итоге у отеля мы оказались в одно и то же время.

Вечер был посвящен попыткам поужинать. Хотелось отыскать тихий, провинциальный ресторанчик, где уставшие от долгих переездов путники могут скрасить вечерние часы.Реальность, однако, оказалась сильнее. Как все чилийские города напоминают позднеперестроечный СССР, так и общепит в провинциальном Чильяне не составляет исключения. Главным рестораном оказалась забегаловка в стиле макдональдса, с круглыми булками и котлетами. Сделав круг-другой по центру, мы вернулись в отель, голодные и отчаявшиеся, и вдруг обнаружили за соседней дверью именно то, что искали. Уютно, чистенько, приятные официанты, и красивые пироги в витрине. До пирогов, впрочем, мы не добрались. Первая половина вечера была занята попытками перевести меню с испанского. Делалось это с помощью официанта, ни слова не говорящего по-английски, и искусства пантомимы. Худо-бедно разобравшись с бутербродом для меня (я просто ткнул пальцем в самую дорогую строчку), и для Машки (она нашла в меню слово jambon), мы подошли к тонкому моменту, ибо Аня захотела непременно узнать, что точно ей принесут. Взявшись за строчку, которая ей почему-то показалась более привлекательной, она начала производить разные телодвижения, показывая официанту, то “козу”, то “пасть порву”, то волнообразные движения рукой, то, загребая одновременно с С. руками, как при плавании брассом, восклицая вопросительно: “fish?”. Официант, решив, что перед ним производят некий шаманский ритуал, и, зная, что синхронного плавания в его кабачке не подают, благоговейно молчал. Речь, как потом выяснилось, шла об авокадо. Дима заказал бутерброд с авокадо, помидором, майонезом, и курицей, снял верхнюю половину булки, выковырял помидоры, авокадо и майонез. Остальное съел наполовину, а вторую половину пытался кому-нибудь сплавить. Вот он – настоящий здоровый образ жизни!

На следующий день… Кстати, лирическое отступление: нижеследующее я пишу уже дома, после поездки. А все потому, что я понял, чем живут чилийцы: они воруют у горнолыжников чемоданы с зарядниками от лаптопов. Так что, с этого момента идет сплошная ретроспекция.

Итак, на следующий день мы отправились в горы, предварительно накачавшись антиукачивальными таблетками. Само собой, стоило нам заранее продумать вопрос морской болезни, как оказалось, что дорога – совершено прямая, без вилюшек, и можно ничего не принимать. Естественно, если бы мы не съели этих таблеток, путь моментально искривился бы, и всех бы нас неминуемо укачало.

Описание гостиницы можно прочесть в “Отеле: У погибшего альпиниста”. Все точно, включая здоровенного сенбернара, который, правда, ничего на трех языках не понимал, но очень любил когда ему чесали брюхо, хотя, казалось бы, прочесать такую шкуру можно только граблями. Вокруг было славно. Натуральная весна с картинки: ручейки в снегу, нежаркое солнце, лес, горы. Вдобавок – наружный бассейн с горячей водой прямо из вулкана.

Расхождение с книжкой появилось в лобби, где на нас подняли глаза тридцать штук терминаторов, сидевших на креслах, на полу, и на ступеньках, каждый со своим лаптопом. Здоровенные мужики, ростом, в среднем, под метр девяносто, сложенные, как чемпионы мира, увлеченно барабанят по клавишам на горнолыжном курорте. Удивительная картина. Вскоре выяснилось, что это именно чемпионы мира и есть, то бишь, сборные: Франции, Англии, Италии, Словении, США, и еще нескольких стран. Летом тренируются в Чили, а сегодня наверху погода нелетная, вот они вместо катания и развлекаются в лобби, потому как больше нигде в гостинице Wi-Fi не работает.

Все пять дней на курорте основным моим чувством было чувство собственной неполноценности. Во-первых, эти парни какие-то немыслимо здоровенные. Даже те, кто не сильно выдаются ростом создают ощущение могучей энергии, готовой выплеснуться в любой момент.

Во-вторых, как они ездят!!! О-о-о! Никакой телевизор не в состоянии передать ощущения, когда ты сидишь на подъемнике, а в трех метрах под тобой идет по трассе возможно будущий призер мирового чемпионата. Безумная скорость на ледяном склоне, совершенная пластика, весь спуск – одно слитное, идеально отточенное движение. И насколько же это далеко от того, что делает даже очень продвинутый любитель! Или скажем, едешь сам, набрал скорость, ветер в ушах свистит, ноги сводит на поворотах, и вдруг мимо тебя проезжает такой, в обтягивающем комбинезоне, в шлеме, и с огромной охапкой вешек на плече. Одной рукой поддерживает вешки, в другой держит здоровенную дрель. Скользит не напряженно, лениво, явно думая о чем-то своем. И тем не менее, в два раза быстрее тебя. Тоска берет.

Жизнь, однако, у чемпионов несладкая: в шесть утра подъем, и пешочком наверх, расставлять трассы. До обеда – тренировки. После обеда – разминка прямо в коридорах отеля. Потом вольное катание (мы их наблюдали на оффписте – страшные люди) В девять вечера – отбой. Интересно, что никакой специальной диеты у них не предусмотрено. В столовой набирают что хотят, безо всякой системы. Впрочем, при таком темпе сжигания калорий – неудивительно.

Еще одно поразительно впечатление – инвалидская сборная Канады. До сих пор, к соревнованиям инвалидов я относился со смесью жалости и какой-то… брезгливости, что-ли. Весь этот “спорт” виделся мне убогим рекламным ханжеством. Пародией на нормальную жизнь. Типа религиозных евреев с пейсами, в белых рубашках, и черных брюках, поющих тяжелый рок. Тут же я увидел совершенно здоровых, сильных духом людей. Самых настоящих спортсменов. И тот факт, что многие из них ходят не на своих ногах, или пользуются не своими руками абсолютно не резал глаз, настолько эти ребята были нормальны. Кто-то ездит на тележке, а кто-то ходит в “Кроксах”, или, скажем, в узких джинсах, имея двадцать килограмм лишнего веса. И кто выглядит больным – вопрос.

Катаются инвалиды на хитрых устройствах: обтекаемое кресло на пружинах, установленное на одной лыже, в руках – короткие палки с маленькими лыжиками на концах. При этом, скользят по трассе довольно резво, и на склонах не создается ощущения того, что видишь ущербных людей: есть лыжники, есть бордеры, а есть народ на креслах с монолыжей. Одним словом, крепко зауважал я этих ребят.

Но, бог, с ним, с бытом чемпионов. Вернемся к нашему. Поселили нас в комнате на первом этаже, с видом на горячий бассейн, так что при желании мы хоть целый день могли наблюдать граждан, купающихся в полуголом виде среди сугробов. Недостаток комнаты заключался в физических свойствах стекла: оно было прозрачное, причем с двух сторон, так что граждане могли столь же успешно наблюдать нашу семейную жизнь, буквально не вылезая из сугробов. Пришлось всю неделю провести при закрытых занавесях. Зато в бассейн было недалеко ходить: стоило только перепрыгнуть через балконную ограду. Что я и проделал через пятнадцать минут после вселения.

К этому моменту на Термас опустилась туча, и повалил снег. Над бассейном поднялся туман, и видимость снизилась до двух метров. Время от времени из тумана выплывал кто-нибудь из наших, разворачивался, и снова исчезал. В один из моментов я сообразил, что несмотря на сорок градусов в воде, снаружи – около нуля, поэтому сидеть с мокрой головой не рекомендуется вовсе. Здоровый образ жизни Рубинштейна (который уже успел нырнуть) оказался под угрозой, и мне пришлось сбегать в номер за буденновкой.

Кстати, о буденновке: когда конный поход (предполагавшийся сразу после лыжной недели) был еще на стадии планирования, во мне проснулся прадедушка, махавший, в семнадцатом году саблей в коннице Семен Михалыча, и я понял, что это – единственный головной убор, достойный потомка красноармейца. Машке было дано задание: во время поездки в Россию бросить все, и искать буденновку. Однако выяснилось, что ни на родине революции, ни в столице найти эту шапку не представляется возможным. А то, что находилось, было сделано, вероятно, для настоящих красных конников с очень маленькими головами. Чудом нашелся нужный размер, но уж это получилась всем шапкам – шапка: даже мне съезжает на нос, а Машка запросто закрывает ей всю голову, и плечи.

Короче, Димка был облачен в сей головной убор, отчего сделался страшно похож на Троцкого. Хотя, плаванием в холодную погоду увлекался не столько Троцкий, сколько Чапаев, но внешнего сходства с последним у Рубинштейна не получить, даже напялив на него бурку, и усы со шпорами. Тем не менее, зрелище было внушительное: неспешно перемещающаяся в тумане голова, в буденновке с красной звездой.

Потом я порадовал публику номером: “самоубийство Винни-Пуха”. Решив показать русскую молодецкую удаль, выскочил из теплой воды, разбежался, и растопырив руки-ноги, с размаху плюхнулся в сугроб. Сугроб оказался замерзшим, колючим и твердым, как асфальт. Так что я не столько “плюхнулся в”, сколько “размазался по”, заработав несколько роскошных синяков. После чего, с достоинством вернулся в бассейн, окатив Рубинштейна с головой. Димка, всплеснул руками, и побежал в номер греться. Буквально, в чем мать родила – в плавках и буденновке. Так, наверное выглядело отступление Красной Армии из-под Варшавы: голые, босые комиссары с красными звездами ковыляли, пригибаясь, в сторону дома.

На следующий день начались покатушки, ради которых мы приехали в эту даль. Термас – сайт не большой: десяток трасс и пяток подъемников (не считая совсем “зеленых”), однако несколько склонов были закрыты чемпионами. Мы сами катаемся неспешно, кроме того, не имеем ничего против того, чтобы несколько раз съехать по одному и тому же понравившемуся участку, так что нам это не мешало, а факт лицезрения суперменов на трассе (за что другие люди платят большие деньги) оказался достаточной компенсацией. Кроме того, в Термасе имеется огромный простор для любителей оффписта, а так-как под тонким слоем свежевыпавшего снега лежала толстая ледяная основа, внетрассовое катание стало несложным: ни тебе скрытых камней, ни тебе проваливания по пояс – выбрал не слишком крутой склон, и езжай, как бог на душу положит.

Вечером, после отогрева конечностей в бассейне затеяли играть в “крокодила”. В баре при гостинице, где собралось изрядное число постояльцев. Я, имея идиосинкразию к привлечению к себе общественного внимания показывать что-либо отказался, зато Димка начал очень бойко. Не помню, что конкретно надо было изображать, но сначала он вышел на середину бара, вытянулся в струнку, потом резко отпрыгнул в сторону, и замахал руками, как мельница. Все это в полном молчании. В ресторане, отделенном стеклом от бара, официант уронил тяжелый поднос себе на ногу, но не заметил этого. Мы сидели, и молча вперив взоры в Рубинштейна пытались угадать что он имеет в виду. Безуспешно. От такого нашего скудоумия тот пришел в неистовство, побагровел, и сделал серию пируэтов, сопровождая их отчаянной жестикуляцей. Официанты побросали работу, и расплющили носы о стекло. Рубинштейн изображал. Два члена сборной Франции сидевшие за барной стойкой, отодвинули стаканы, и встали, приготовившись вязать буйного. Вдруг Машка просветлела, и резко выкрикнула искомую фразу. На Димку это подействовало, как экзорцизм на демона. Он остановился, развел руками, и сел. Бар выдохнул. Чемпионы взялись за стаканы. Официанты подобрали подносы. Мы задумались над следующий фразой.

Кстати, об официантах, ресторанах, и прочей кулинарии. Ничего лучшего в смысле пожрать, за те три года, что мы катаемся на лыжах, я не видел. Все совершенно натуральное. Десерты очень вкусные. Возьмешь этак кусок домашнего ягодного мороженого, зачерпнешь столовой ложкой сгущенки из миски, и поливаешь, поливаешь. Не жизнь, а мечта детства. Чай поначалу разливали официанты, причем, где-то они обзавелись дурацким обычаем подавать его к десерту. Машку, имеющую привычку запивать чаем все, включая куриный бульон и квашенную капусту это никак не устраивало. Поэтому, на второй день, за ужином, она отобрала у обслуживающего персонала чайник, плюхнула туда сразу три двухграммовых пакетика, и знаками показала обалдевшему официанту, что чайник останется у нас. После давешней игры в “крокодила”, бедняга не решился спорить, и бочком-бочком отодвинулся в глубь зала. Я думаю, что они решили, что мы – сборная инвалидов умственного труда, и спор с нами может оказаться опасным делом для здоровья. Начиная со следующего дня нам отвели отдельный столик, который с самого начала сервировали чайными приборами и ставили табличку “Заказан”.

На второй день я решил, что мы уже достаточно акклиматизировались, и можно подниматься на самый верх. Мы сели в кресла чудовищно старого и медленного подъемника, и поехали. Примерно на пол пути к вершине кресло въехало в такое плотное облако, что видимость ограничилась двумя-тремя метрами. Ветер стих. Звуки исчезли. Образы тоже. Окружающая действительность превратилась в ровное белое ничто. Единственное, что нарушало это ничто – был легкий скрип троса. Совершенно непонятно было, движемся мы, или нет, и сколько времени. Так, должно быть представляли себе древние греки переправу через Лету. Белое ничто, и скрип уключин в лодке Харона. Вдруг, сквозь морок впереди показалось желтое сияние, постепенно оно оформилось в круг солнца, и внезапно, туман за несколько секунд рассеялся, а перед нами предстала фантастическая картина: белые и черные вершины гор под синим небом, сильный ветер, срывающий дым с жерла вулкана, площадка конечной станции канатки на обрыве над нами, и фигура в длинном плаще, с капюшоном на голове, неподвижно стоящая на краю. И тишина, нарушаемая только свистом ветра. Местный Харон, как оказалось, возит в рай.

Некоторое время, сойдя с подъемника, мы молчали, совершенно обалдевшие этого зрелища, и рядом с нами сидела группа таких же притихших бордеров, но ветер усилился, и мы, затянув веревки на капюшонах, и застегнув поясные ремни рюкзаков, соскользнули к началу последнего подъемника. Это был довольно длинный, но не крутой бугель, и за те десять минут, что мы на нем ехали, ветер превратился в настоящую снежную вьюгу, швырявшую в лицо горсти сухого снега, и промораживавшую руки сквозь теплые перчатки. С вершины должно было быть два пути вниз, один из которых, семнадцатикилометровый – самая длинная трасса в Южной Америке – был тем, к чему мы стремились. Однако, этот спуск не был промечен, а на соответствующий вопрос работник канатки ответил, насколько я понял, что сегодня эта трасса закрыта. Так что мы посыпались вниз, благо дуло в спину. В конце концов, срезав дорогу, мы таки выехали, куда собирались. Трасса оказалась исключительно красивой, хотя была обозначена, как красная, а красным там не пахло. Приятная, ненапряжная цепочка синих склонов, ведущая сначала через горы, потом, спускающаяся в лес, и в конце концов приводящая к нижнему подъемнику у гостиниц.

Вечер ознаменовался сюрпризом. Мы с Машкой на шутки не особо изобретательны, посему предпочитаем старые, испытанные временем. В прошлую лыжную поездку мы контрабандой провезли Рубинштейна. Не в том смысле, что в чемодан его засунули, а в том, что случайно встретили в аэропорту, и он случайно оказался в одном с нами самолете, а в Женеве на предложение С., поехать с нами кататься, Димка сказал: “ну, ладно, поехали”. Выражение лица С. было отличной наградой за труды. Не долго думая, мы и в этот раз устроили то же самое. Правда, узрев Димку на чек-ине, даже С. догадался, чьи уши торчат из-за портьеры. Но операция не ограничилась примитивной одноходовкой, и выйдя на третий день в лобби гостиницы в центре Чили, народ обнаружил Махсаныча, о присоединении которого не знал никто. Хотя, Уважаемая Супруга все напортила. Изначальная идея была такова: Димка приходит в свой номер, и видит спящего мужика. На поверку, мужик оказывается Махсанычем. Вариант два: мы приходим в столовку. За столом сидит человек, похожий на Махсаныча, и внимания на нас не обращает. Народ начинает обсуждать, он это, или не он. И так далее. Но, хотелось, как лучше, а получилось, как всегда.

В этот же вечер состоялась игра в крокодила с участием свежеприбывшего товарища. Гостиничный персонал был к этому готов. Тяжелые предметы из бара убраны. Чайник с чаем – по первому требованию. А барменов было целых трое, хотя во все предыдущие дни – только один. Махсаныч, однако не дал повода к активным действиям. Стиль его игры на редкость ненавязчив. Он просто выходит на авансцену, и начинает напряженно краснеть. Потом происходит примерно следующий диалог с Димкой:

М: Эм-м-м…
Д: Говорить – не по правилам
М: Ну-у-у… (показывая руками круг)
Д: И “ну” нельзя
М: Ну ладно (и хватается за какой-то стул, чтобы показать слово “сидит”)
Д: И “ну ладно – нельзя, и стул нельзя”

С этого момента Махсаныч просто молчит, и усы его становятся дыбом от неизбывных мук творчества, а остальные играющие пытаются увязать вместе “круг” и “сидеть”.

Пришествие Махсаныча ознаменовало новый этап в катании Рубинштейна, ибо с этого момента расходы на комнату делились ими пополам, а на освободившиеся деньги Димка смог нанять личного инструктора, и прекратить свои мучения. А страдал он с нами изрядно. Дело в том, что впервые он встал на лыжи пол-года назад во Франции, и так ему это понравилось, что он, на радостях, немедленно сломал себе руку. Поэтому, теперь катался исключительно осторожно, и напряженно, явно больше думая о руке, чем о технике. Мы, как Рубинштейновы добрые друзья, и многоопытные горнолыжники считали, что главная наша задача – заставить его перестать думать об экстремальности горнолыжного спорта, и расслабиться. Почему-то, Диму наши комментарии не радовали, а чувство юмора на горе у него отключалось начисто. В каком-то смысле, его можно понять. Когда ты с трудом вымучиваешь синий склон, то человек, едущий в двух шагах за тобой, и разглагольствующий на разные темы воспринимается как потенциальный убийца. Особенно, если этот человек – С., который на трудных участках коряво спотыкается в сантиметре от твоих лыж, и весело орет: “Дима, погляди, как здорово я катаюсь!”. Дима только свирепо рычал в ответ. Тот факт, что с приездом Махсаныча те же советы будет выдавать дипломированный специалист очень положительно сказался на Рубинштейновом восприятии зимних видов спорта.

В этот день мы катались большей частью вне трасс, потому что, во-первых, как сказано выше – оффпист был несложным, а во-вторых – в Чили начались праздники, в Термас приехало полно народа, и на склонах стало тесновато. Так что мы вовсю развлекали окружающих нашим искусством фрирайда “а ля Буратино”. После обеда очередь на нижний подъемник выросла до совершенно невиданных размеров, и мы постояв в ней минут двадцать, и практически не продвинувшись, решили отправиться домой зализывать раны.

Дома был устроен массовый заплыв в горячем бассейне с массовым запрыгом в снег. Я повторял на бис трюк с плюханьем врастопырку, а Аня с Уважаемой Супругой выскакивали из теплой воды, с визгом рабегались, тормозили, аккуратно присаживались на снег, и через секунду шлепали обратно в бассейн. Махсаныч запрыгнул на сугроб, который одной стороной был обращен к нам, а другой к окнам бара. Могу только предположить, что подумали любители коктейлей, когда по снегу буквально к стойке съехал человек в плавках и очках.

К слову сказать, несмотря на горячую кастильскую кровь, чилийцы удивительно баговоспитанно ведут себя в обществе. Дети, отпущенные на волю не орут страшными голосами, и не пытаются придумать наиболее эффектный способ самоубийства, а спокойно играют в домино. Взрослые разговаривают негромко, а одеваются прилично. Полагаю, наша компания, несмотря на, в общем-то, нешумный характер, производила впечатление на туземцев, а как бы здесь воспринимались настоящие израильтяне – мне и подумать боязно.

В последний день решено было устроить праздничный обед в кабачке на горе, а не возвращаться в гостиницу. Главное впечатление: “какого черта мы здесь не ели каждый день!”. Потрясающий чилийский шашлык. Сочные, свежие куски мяса размером в кулак, на здоровенном шампуре сделали бы честь любому грузинскому ресторану, а местные КСП-шники в шляпах, пончо, и сапогах со шпорами своим нестройным, но душевным пением послужили отличной декорацией к последнему обеду в Термасе.

Итак, в нескольких словах резюме курорта: для для любителей гонять по французскому вельвету – склонов и подъемников маловато. К тому же, подъемники медленные. Для фрирайдеров – рай. Питание – прекраснейшее. Обслуживание – очень вполне. Цены немаленькие, но ниже европейских. Снаряжение не стоит снимать в самом Термасе. Там лыжи плохие, и старые. Имеет смысл попробовать в деревне, в трех километрах ниже. Там есть несколько пунктов проката, возможно лучшего качества, чем тот, что был при гостинице. Стоит ли ехать в Термас? Несомненно, особенно, если летом берет тоска по лыжам. Собираемся ли мы вернуться? Очень возможно, но не раньше, чем научимся хорошо гонять по целине.

А поутру, автобус повез нас на четыреста километров южнее, к вулкану Виярика, где нас должны были ждать лошади, реликтовые буераки, ночевки в палатках в тмутараканских горах, и прочие удовольствия без которых нормальный отдых совершенно немыслим.