Авориаз 2007

Длинно, но правдиво о том, как мы второй раз поехали в Авориаз, и вовсе о том не пожалели.

Отличное начало хорошего рассказа о приятном путешествии: “Нас было четверо — Джордж, Уильям Сэмюэл Гаррис, я сам и Монморанси. Мы сидели у меня в комнате, курили и беседовали…”. Однако, расторопный англичанин это уже написал, и теперь, сочиняя путевые записки всякий раз приходится мучиться с первой фразой. Правда в данном случае, такое начало все равно не подошло бы. Во-первых, нас было не четверо, а семеро (не считая детей), во вторых, никто из нас не курит трубки. Собственно, из нас вообще никто не курит, кроме С., который пользует исключительно самокрутки. И наконец, беседы предваряющие поездки у нас вообще не получаются. Получается либо монолог С. о превосходстве процессоров фирмы Интель над всем сущим, либо восклицания Ани: “С.!!! Замолчи сейчас – же, мы обсуждаем наши планы!!!”, либо изложение мной приказаний командным голосом: “мы едем туда-то и туда-то, цена такая-то, деньги вносить до послезавтра, бегом шагом стой раз-два!”.

Кстати, список участников был таков: Я, Машка, наши дети (2 экз.), Маша Ткачева, ее дети (2 экз), Аня и ее С. (1 экз), Димка, Вовка.
В Авориазовском Клаб Меде (увы, увы мне! во второй раз я продал душу дьяволу капитализма!) мы уже побывали в прошлом году, так что все нижеследующее будет состоять большей частью из лирических отступлений, а не из технических описаний, коих в Интернете и так предостаточно, в том числе и моих.

Г. 1
Как у крупной птицы
Отрастил я крылья
У соседей лица
Вытянулись в рылья
О. Григорьев

Самым сложным при подготовке поездки оказалось, как это предлагается в газетных объявлениях определенного толка – гарантировать дискретность. Дело в том, что о присоединении к нашей компании Димки Рубинштейна, кроме меня не знал никто. Рубинштейн давно уже обрабатывался нами на тему горнолыжного отдыха, но вечно отмахивался, ссылаясь на семейные обязанности, дела, и прочая. И в этот раз, он стойко выдержал несколько моих, Машкиных и С. атак, и мы совсем махнули было на него рукой, как вдруг он согласился. Идея устроить сюрприз напрашивалась, однако воплощение оной было нелегким. Тайну удалось сохранить только благодаря тому, что из наших друзей контрразведчики – еще хуже, чем из нас шпионы. Пару раз я напрямую “раскалывался” по телефону:
Я: А Рубинштейн уже заказал билеты!
Машка: Какой Рубинштейн!?!?
Я (симулируя плохую слышимость на линии): Где Рубинштейн?
Машка: ты имеешь в виду – Блаунштейн (тот, кто на самом деле нам заказывал полеты)?
Я: Ну да, Блаунштейн!
В аэропорту все разыгралось как по нотам, потому как С. мы знаем столько лет, что предвосхитить его реплики труда не составило:
Д.: (фальшиво выказывая изумление от случайной встречи) …!! …!
С.: О, Дима! А ты чего здесь делаешь?
Д.: Да вот, в командировку посылают (разнообразные оттенки печали на лице, спешно приобретающем помидорный колер)
С.: А мы на лыжах едем кататься в…! Куда, Аня, мы едем? О! Во Францию! Ладно тебе с этой командировкой, давай с нами!
Д.: (багровея от непривычки гладко врать) э-э-э… м-э-э-э… (изображая лицом, и другими частями тела сложную гамму эмоций, призванную пояснить, что он бы с радостью, но работа, семейные обязанности, и вообще идикчертудосталтыменясвоимиподначками)
Что интересно, тот факт, что он оказался в одном с нами самолете в соседнем кресле с Вовкой никого не удивило.
Катарсис наступил в Женеве, когда мы ждали чемонадов, стоя около ленты, а дети пытались сломать себе шеи, прыгая с какой-то стойки головой вниз. Я как бы невзначай достал видеокамеру, а Димка почесав в затылке сообщил:
Д.: “Знаешь, я решил, пожалуй, поехать с вами кататься, а не по работе”
С.: Ха-ха-ха…
Д.: (Доставая ваучеры клабмеда) Вот.
С.: …? (Выхватывая у него ваучер, и вчитываясь в фамилию. Э-э-э… О-о-о… О!!, Ну ты, это… Ух ты! (надевая очки, чтобы лучше видеть, не замечая, что это темные очки) ?!?!… !!!!
Веселье скрашивало ожидание багажа в мрачном Женевском аэропорту. Не могу упомнить менее привлекательных воздушных ворот страны. О том, что мы находмся в мировом финансовом центре напоминает лишь бледная реклама фирмы “Ролекс” у потолка, и рекламный же сейф, стилем вызывающий мысли не столько о финансовых, сколько о ритуальных услугах (“Нимфа”, туды ее в качель, разве товар дает?”). Родство материй.

Г.2
Не могу не вспомнить факта,
Происшедшего со мной,
На коне я ехал как-то
В день весенний выходной.

Были мы душой одною,
Были телом мы одним,
То ли он ли подо мною.
То ли я ли по-над ним.
И. Иртеньев

С выходом на улицу все резко изменилось. Солнышко, прохлада, чистое небо и свежий воздух сразу подняли настроение, напомнили о том, что мы уже в отпуске, а впереди неделя лыж, никаких забот, работ, детей… Впрочем, оговорился, дети-то никуда не делись, хотя встретив обеих Маш я с удовольствием передал им всех четырех чад, практически неповрежденных, если не считать здоровенного синяка, которым один из детей Маши Ткачевой, не преуспев в ломании шеи, украсил свой бок во время ожидания чемоданов.
При виде автобуса я сразу потянулся за Травамином. Это таблетки такие, от укачивания в море. В море, как раз, меня не очень укачивает, но вот современные автобусы, с их мягкой подвеской, плавно колышущиеся взад-вперед, вправо-влево, по горному серпантину, поврот, еще поворот… Страшная мука. Год назад, кстати, я точно так же хлопнул травамина перед поездкой, однако тогда, наложившись на что-то, съетое до того, он произвел сокрушительный эффект.
Одним словом, в автобус я поднялся голодный, и полный нехороших предчувствий, несмотря на погоду, отпуск, и все остальное.
Единственным, не говорящим на иврите человеком в салоне оказался водитель. Соотечественники вели себя, как обычно: сначала завладели микрофоном, и начали в него шутить, потом потребовали остановки автобуса, чтобы стать рядком у обочины и справить нужду, смущая мимолетных французов, потом, начали шутить без микрофона, потом заснули. Как раз в этот момент показались Альпы. Это было ужасное зрелище. Там где в прошлом году все было бело, теперь торчали голые скалы, и склоны, покрытые желтой, пожухлой травой. А ведь мы приехали на месяц позже!
Мало-помалу автобус стал забираться в горы, и вот показался сам поселок, с его стоящими на огромном утесе многоэтажными гостиницами. Тем, кто по нашим следам соберется ехать когда-либо в Авориаз, запомните народную примету: как только вы увидите гостиницы на утесе – расслабьтесь, закройте глаза, и приготовьтесь к тому, что сейчас будет серпантин, и всех склонных к морской болезни начнут посещать мысли о суициде, и о сковородка в аду как предпочтительной альтернативой качке. Какой-то ребенок в задней части автобуса расслабиться во время не успел, и в поселок мы въехали под бравурные звуки, обычно сопровождающие морскую прогулку в плохую погоду.

Г.3
То, тому, кого я встречу,
Даже зверю, верю, верю
Не забуду, буду, буду
Буду здрасте говорить
К. Шапка

Работников Клаб Меда натаскивают на вежливость лучшие специалисты. При виде клиента клабмедовец проявляет такой щенячий восторг, что невольно появляется желание почесать его за ухом. Останавливает опасение, что в ответ на это он положит руки тебе на грудь и, повизгивая, начнет лизать лицо. В прошлый раз, когда я приехал в Авориаз на два часа раньше всех (так уж получилось), на меня набросилась сразу целая толпа, людей с надписью “GO” на майках, жаждущих одарить кого-нибудь лаской. Я с непривычки очень испугался. И всю неделю, подпрыгивал от неожиданности, когда из темного коридора сверкая многочисленными зубами оскаленного в улыбке рта выскакивал человек с криком “бонжуууур!!!”. В этот раз мы приехали одновременно с большой толпой, и получить скипасы, и ключи от комнат удалось практически без потерь. В процессе выяснилось, что я забыл несколько запчастей от детей (Мирины сапоги, и лыжную куртку), и я узнал от Машки много о себе интересного, что несколько уравновесило медоточивость официальных лиц.

Г.3
В облаках чужое солнце.
За тюрьмой сады цветут.
Два солдата – два японца –
Мишу по двору ведут.
С. Михалков

Первый день катания всегда начинается с мучительного пробуждения. Нет конечно, все остальные дни между отпусками в этом смысле тоже хороши. Но в горах, после резкой смены высоты, после тяжелой поездки в предыдущий день, да еще на полтора часа раньше, чем обычно из-за необходимости расталкивать под микитки детей – утро превращается в пытку. К завтраку мы приковыляли через час с лишком после звонка будильника, и с неудовольствием отметили, что солнце за окном сияет, а снег прибавляться не собирается. Задача за завтраком – не сорваться, и не обожраться до начала катания. Ограничения по количеству еды нет. Как и в прошлом году, мы записались в группу 3-B. Маша с Димкой, будучи чайниками-перворазниками, взяли себе частный урок, заполучив в качестве инструктора девушку Фани, с которой мы катались в прошлом году, и которую я безуспешно пытался зафрахтовать и в этом. Дети отправились в Мини Клаб, и чего там с ними делали я не знаю.
На уровень 3-B было выделено три инструктора, которые должны были поделить нас, согласно класса катания. Один из них носил звучное, отдающее сантехникой имя Биду, и к нему мы старались не попасть по опыту прошлого года.
Биду мы счастливо избегли, как и группы израильтян, которые во время сортировки скандировали: “We want women”, имея в виду девушку-инструктора, и в результате, наша пятерка оказалась в коллективе с тремя англичанами, и одним печальным израильтянином Йоси, под водительством инструктора по имени Фред.
Фред сообщил, что имя у него немецкое (меня до сих пор терзают сомнения, может он так “Фриц” произносит), что группа у нас будет “lazy 3A” (чему я обрадовался), и мы покатили.
Несмотря на бесснежный солнечный день, склонов, где можно было кататься оказалось предостаточно, Фред был дружелюбен, англичане оказались приятной компанией, Йоси не криклив, и вообще было замечательно. Кстати, отдельную оду я хочу пропеть лыжам. Head Monster iM72 – это прекрасно. Все у них в меру, все у них хорошо. Что на вельвете, что на расколбасе, что на целине. Не зря я потратил столько времени, разыскивая прокат, где есть именно эти лыжи! Всем рекомендую от души. За рекламу процентов не имею.

Г.4
У меня живот болит!
Р.Б. Барабек

Вообще, Клаб Мед работает следующим образом: группа молодых людей, обслуживающих клиентов перемещается с курорта на курорт раз в сезон. То есть, те, кто принимал нас в прошлом году во Франции – это тот же коллектив, что работал на морском курорте в Турции год назад, а персонал нашего нынешнего Клаба возможно окажется в Ницце летом. Одни и те же люди работают в баре, на регистрации, вечером развлекают публику в театре, убирают комнаты, и все остальное. Причем, роли все время меняются. Скажем, бармен в один из вечеров изображал пирата в детском миниспектакле, а портье подрабатывал массовиком-затейником. При этом, большинство обязанностей исполняется с энтузиазмом, которым очень мило пытаются заменить определенный недостаток мастерства, так что в Клабе царит этакая атмосфера капустника из пионерлагеря. Игра в фешенебельность. Псевдоказино в один из вечеров, симуляция шоу-кабаре в конце смены, два юноши очень задорно, и нескладно тренькающие на гитарах в баре – все это создает ощущение участия в съемках мексиканского сериала про жизнь американских миллиардеров.
Ресторан в этом смысле вполне вписывается в картину. Повара в белых колпаках, красиво сложенные слафеточки, названия блюд, по-французски. Среди персонала выделяется здоровенный негр лет сорока с табличкой “Марк”, пришпиленной к отвороту халата. Имена остальных мастеров поварешки колеблятся от Махмуда до Ахмета. Ни одного Жана, или скажем, Жюля среди поваров замечено не было. Как следствие, еда приготовлена из хороших продуктов, но… несколько своеобразно. Во всяком случае, какие суровые испытания пришлись на долю картофельного пюре, и что ему пришлось пережить, чтобы стать именно таким, каким оно было предложено нам, мне боязно даже подумать. Хотя, все, чего не коснулась рука поваров, было очень даже пристойным: сыры, включая неограниченное количества раклета (ах, раклет!!!), ветчины, фрукты, копченая лососина – все это поедалось нами с преизрядным энтузиазмом, и калории, беспечно растрачиваемые физическими упражнениями на свежем воздухе, полностью возвращались в процессе трапезничания.
Активно трапезничал С., и делал он это следующим образом: глубоко вдохнув, и произнеся сакраментальную фразу о вреде переедания, он выбирал самую большую тарелку, и направлялся с ней к стойке с закусками, которые, как гласит теория, следует употреблять перед основным блюдом. Ветчинами при этом устилается дно тарелки, а пара-тройка кусочков сыра, каждого из которых хватило бы, чтобы удовлетворить недельный недостаток жиров в диете средней африканской деревни, раскладывается поверх. Далее – по ложке от каждого салата, чтобы не упустить чего-нибудь вкусного, и можно возвращаться к столику. Дорога к нему, однако, пролегает мимо стойки с мясом, которое вкусно пахнет, и потому щедрой рукой наваливается сверху. Мясо же без гарнира – вообще нонсенс, и залитая сыром картошка подкладывается на свободное место. Чтобы получившееся произведение искусства не развалилось, сверху его нужно придавить порцией спагетти, залакировать еще одним видом мяса, плюхнуть стейк, не замеченный минутой ранее, и ужин собран. Остается только подхватить какую-нибудь порционную тарелочку, вернуться и обнаружить, что преданная супруга уже принесла несколько блюд из раздела: “ты же это любишь, я точно знаю”. До самой первой ветчины С., таким образом, не добрался ни разу. После ужина, мы все отправлялись в бар играть в нарды, шахматы, гонять чаи, и потягивать алкоголь, кому актуально (из семи человек – трое полные трезвенники), а С., постанывая от последствий чревоугодия – в номер. Утверждая при этом, что его самочувствие происходит исключительно от усталости, вызванной напряженными лыжными занятиями.

Г.5
– Ну, – сказал Штирлиц, – счастливо вам, пастор.
– Благослови вас бог, – ответил пастор и неумело
пошел на лыжах в том направлении, куда указал ему Штирлиц.
Два раза он упал – точно на линии границы. Штирлиц стоял
возле машины до тех пор, пока пастор не прокричал
из леса, черневшего на швейцарской стороне ущелья.
Ясно кто

На второй день повалил снег. За одну ночь бездонное синее небо посерело, и стало таким низким, что уже метрах в двадцати впереди склон сливался с облаком в однородное ничто. После получаса катания очки запотели, и видимость сократилась до двух метров, причем превратности рельефа сгладились совершенно. О наличии бугра можно было узнать только в тот момент, когда лыжи внезапно подпрыгивали, подбрасывая колени так, что они норовили врезать по подбордку. При некотором излишке веса, коим я имею счастье обладать, такое катание весьма утомительно. На некоторых подъемниках дул очень крепкий ветер, про который Аня сообщила: “в такую погоду наша собака сутки терпит!”.

Перед самым перерывом на обед, мы с Аней, и Вовкой решили быстренько скатиться еще разок “по синему”, где меня и подвело отсутствие рельефа в запотевших очках. Не желая сильно разгоняться на разбитом ледяном склоне, я начал делать дуги почти от края к краю. В какой-то момент, когда я был уверен, что до границы раскатанного участка есть еще несколько метров, лыжи воткнулись в сугроб, и немедленно остановились. Согласно законов физики (которую я совершенно не напрасно не любил в школе) все остальные части меня продолжали двигаться, в результате чего я воспарил над горами, и полетел… до следующего сугроба, устроившего мне дружескую, но несколько прохладную встречу. После обеда я решил, что пребывание в домашнем уюте – более здоровый способ проводить время в такую погоду.

На следующий день туман несколько подрастянулся, и хотя небо снег был обложной, видимость улучшилась, очки перестали запотевать, а Фред повел нас кататься в лес по целине. С. стонал, как грешник в первом круге ада, но мы были непреклонны: даешь лес! Катание между деревьями для С. – психологическая травма горнолыжного детства. Дело в том, что он не осбенно любит утруждать себя сгибанием коленей, и если на вельветовых склонах это, хотя и нарушет гармонию окружающего мира, не является ограничивающим фактором, то в глубоком снегу с буграми лень наказуема моментально. В прошлом году, когда нас впервые завели в лес, у С. нашелся собрат по страданиям – англичанин Крис. Катание просиходило следующим образом:

Мы все по очереди проезжали метров пятьдесят, и выстраивались внизу для просмотра спектакля. Наверху оставался Крис и С., и в какой-то момент один из них, скажем, Крис, решался на подвиг. Англия – морская империя, а искусство навигации подразумевает нахождение кратчайшего пути между двумя точками, и Крис, как достойный потомок моряков адмирала Нельсона, признавал только прямой путь к финишу. Расставив пошире ноги, и тщательно прицелившись прямо в нас, он бросался вниз с чисто британской отвагой. Однако, хотя сугробы имеют сходство с морскими волнами, плавание по ним чревато иными опасностями. Например, если одна нога попадает на бугор, а вторая нога в яму, лыжи довольно резво поворачивают, и та ель, которая в ином случае прошла бы слева или справа по борту, неожиданно оказывается прямо по курсу, и принимает смелого снегоплавателя в свои теплые колючие объятия.

С., видя перед собой результат применения морской тактики, избирал другой способ. Первым делом, центр тяжести, который при его росте находится там, где у других людей заканчивается шапка, нужно переместить как можно ниже, для чего ноги расставляются широко, а вышеупомянутый центр опускается, так, как будто владелец сидит, ну скажем, на стуле. Из этой позиции начинается осторожный продуманный спуск с длинными траверсами. Проблема заключается в том, что на пересеченной местности траверсировать решительно нечего из-за отсутствия упорядоченного склона, а посадка “а ля на стуле” провоцирует лыжи на весьма игривое поведение. Таким образом, если во время исполнения первой дуги С. напоминал большой памятник Буратино во время землетрясения, то далее повороты становились все более короткими, и менее предсказуемыми, скорость увеличивалась, и С., в своей развевающейся шапке, похожей на колпачок из чулка папы Карло, втаптывая обратно в снег Криса, с большим трудом только что вставшего на ноги, втыкался в ту же самую елку, после чего они все трое долго пытались выяснить, где кончается С., начинается ель, и как развязать узлы, состоящие из Крисовых лыж, и ног С. Все это к вящей радости остальной группы.
Таким образом, в этот раз, белое безмолвие оглашались скорбными стонами С. задолго до того, как приходила его очередь перепахивать сугробы.

Г.6
Всегда в России кто-нибудь сидит:
Одни за дух, другие за материю.
И. Губерман

Следующий день был таким, ради которых мы и ездим на лыжи. С солнцем, снегом, несильным морозцем, без ветра. Удивительно, но курорт был вообще не сильно заполнен, а Фред взял нас на вполне настоящий оффпист. Целина – это совершенный восторг, особенно, когда тебя ведет специалист, точно знающий, что скрывается под снегом, и где можно найти нетронутые склоны. Иногда С. скрывается под снегом, потому что слишком нагружает носки лыж, и они моментально ныряют. Нужно отметить, что стиль его внетрассового катания с отсутствием деревьев не особо изменился, разве что стал более величественым, потому что на огромной белой простыне склона ничто не мешало лыжам делать большие, широкие дуги, то выскакивая из-под снега, то скрываясь там, увлекая за собой С. по колено. Главное в этом деле – вовремя увернуться, ибо при росте под метр двяносто, и весом под центнер встреча с ним, летящим на большой скорости, вполне может оказаться последней.

А вот теперь пришло время сказать о том, что я съел за ужином. Впрочем, я сам этого не знаю. Тщательное расследование показало, что с каждым из нашей компании я пересекся хотя бы по одному блюду, и тем не менее, никто кроме меня не получил столь сокрушительного удара. Кроме, наверное, Рубинштейна, хотя его повреждение не было связано с произведениями кухонных махмудов. Когда мы приехали на обед оказалось, что Димка с утра пошел к доктору, тот сделал снимок, и нашел у него несильный, но перелом кости, поддерживающей средний палец на правой руке. Я обнаружил Димку, играющего в биллиард, использующего новоприобретенный гипс в качестве упора для кия. Интересно, как это биллиардисты сами до этого не додумались?

Я же не проявил никакого интереса к обеду, что уже само по себе является признаком подорванного здоровья, зато проявил большой интерес к деревянной двери в клубе, на которой была нарисована схематичная мужская фигурка. Интерес был невольным, но столь сильным, что не будучи в силах ему противиться, я с максимальной возможной скоростью отправился в номер. Следующие сутки я провел в отчаянных попытках удалиться от номера хотя бы шагов на десять. Несколько раз я уже звонил Димке, скучающему в баре, сообщая, что уже спускаюсь, но реальность всегда сильнее фантазии, и добраться дальше, чем до кнопки вызова лифта мне так и не удалось. По телевизору по кругу крутили фильм про говорящих тараканов, друзей некоего юноши, и так эти тараканы были добротно сделаны дизайнерами, что я ощущал вполне натуральное омерзение, которое только добавляло масла в огонь. Больше ничего примечательного в следующие сутки не произошло. Осталось лишь процитировать некую историю, которую очень к месту предъявила моя супруга.

“Олег Даль рассказывал:
— Снимается сцена на натуре. В чистом поле. У Раневской неважно с
желудком. Она уединяется в зеленый домик где-то на горизонте. Нет и нет ее,
нет и нет. Несколько раз посылают помрежа: не случилось ли что? Раневская
откликается, успокаивает, говорит, что жива, и опять ее все нет и нет.
Наконец она появляется и величественно говорит: “Господи! Кто бы мог
подумать, что в человеке столько говна!”

Г.7
И все это происходит, пока самолет наш мчится
И с криком рвется воздух чуть впереди крыла,
И все мы тут желаем пораньше приземлиться,
(Но, Боже мой, не раньше, чем сказано в расписании,
утвержденном Министерством гражданской авиации.)
Ю. Визбор

В оставшиеся дни снова налетели тучи. И был снег, и был туман, и были запотевшие до полной невменяемости очки, и целинное катание, и ветер в ушах, и рыдания детей, осознавших, что отпуск закончился. И начался путь домой. Дети, печальные и сонные забрались в автобус, гордо отказались принимать травамин от укачивания, и как только водитель дал газ, их немедленно укачало. Какое-то время они держались, но потом наших прорвало, и в ход пошли полиэтиленовые кулечки и бумажные пакеты. Потом цепная реакция перекинулась на детей Маши Ткачевой, потом на других детей в автобусе. Пришлось остановиться и некоторое время заниматься ликвидацией последствий.

В Женевском аэропорту все шло как обычно до тех пор, пока самолет не взлетел. То есть, взлететь-то он взлетел, но невысоко. Минут наверное двадцать мы болтались (в прямом смысле этого слова, ибо погода была не ахти) на высоте километра-двух, делая круги вокруг аэропорта, и в некий момент всем стало понятно, что что-то пошло не так. Вскоре это подтвердил командир самолета, сообщив, что имеется неполадка, что никакой опасности нет, но лететь мы дальше не можем, а будем возвращаться обратно в Женеву. Нужно отметить, что несмотря на шумность и совершенную несносность наших соотечественников в нормальном обществе, в напряженные моменты их поведение не может вызвать никаких нареканий. Во всяком случае, женского визга, бледности, и беспомощности, которые принято изображать в голливудских фильмах на темы авиакатастроф, слышно и видно не было. Более того, кто-то удачно сострил, кто-то на это засмеялся, и только дети, как потом рассказала мне Машка, напряглись, и держали ее за руку до самой посадки. Аэропорт встретил нас пожарными бригадами, которые сопрожодали самолет до самой стоянки, а потом, увидев, что делать им здесь нечего развернулись, и укатили.
Нас перевели в зал ожидания, сообщив, что причиной посадки было переднее шасси, отказавшееся убираться, и если его починят в ближайшее время, то мы попытаемся взлететь еще раз. В ближайшее время шасси не починили, и нас, накормив бутербродами отправили по гостиницам, пообещав назавтра пригнать другую посудину. Как выяснилось позже, исправить поломку в Женеве так и не смогли, и наш самолет порожняком, с торчащим шасси, полетел в Израиль на малой высоте и скорости. Главным достоинством отеля, в котором нас поселили, был бесплантый Wi-Fi ловившийся нашим лаптопом из соседнего отеля. Таким образом, нам удалось сообщить родным и знакомым, что мы еще живы, и таки собираемся вернуться к родным пенатам живыми и невредимыми. Единственным же понесенным мной ущербом был пропуск двух рабочих дней, хотя я еще не решил, ущерб это или нет, и соответственно, пропуск детьми двух учебных дней, что ущербом не является ни с какой точки зрения.